Михаил Гантман

"...И немедленно выпил" "...Все голоса у всех певцов одинаково мерзкие, но мерзкие у каждого по-своему." "А сколько неизвестности таят в себе другие сферы человеческой жизни! Вот представьте себе, к примеру: один день с утра до вечера вы пьете исключительно белую водку, и ничего больше, а на другой день - исключительно красные вина. В первый день вы к полуночи становитесь как одержимый. Вы к полуночи такой пламенный, что через вас девушки могут прыгать в ночь на Ивана Купалу. И ясное дело, они все-таки допрыгаются, если вы с утра до ночи пили исключительно белую водку. А если вы с утра до ночи пили только крепленые красные вина? Да девушки через вас и прыгать не станут в ночь на Ивана Купалу. Даже наоборот, сядет девушка в ночь на Ивана Купалу, а вы через нее и перепрыгнуть не сумеете, не то что другое чего. Конечно, при условии, что вы с утра до вечера пили только красное!.. " Светить всегда, светить везде, До дней последних донца, Светить - и никаких гвоздей, Вот лозунг мой - и солнца... "Сердце мое всегда сжимается, когда во сне увижу матушкину могилу или вдруг вспомню: нынче день ее смерти. Словно снова вижу тебя, мама. Ты тихонько идешь ко мне, так медленно, что хочется тебе помочь. И улыбаешься, совсем как я. Она моя, эта улыбка. Правда ли, что мама была невзрачной коротышкой? Дескать, отец женился на ней не глядя. Да нет. У нее был дар слова, большая редкость в бедном предместье, мы знали и ценили это. Однако к чему расхваливать маму, которой давно уж нет на свете! Да и что я скажу? Не говорить, а рыдать хочется. Туда, к воротам кладбища, влечет меня. Легче пламени, легче облачка лечу туда, чтобы выплакаться. Внизу река, где-то вдали мостик, а прямо передо мной -- погост, место вечного упокоения, могила. Здесь моя душа. Здесь и ищите меня, вот я, мои картины, мои истоки. Печаль, печаль моя! Мама сидела около печи, положив одну руку на стол, другую -- себе на живот. Голову ее венчала высокая прическа, укрепленная заколкой. Она постукивала пальцем по клеенке, еще и еще раз, словно говоря: "Все уснули. Ну, что за дети у меня! Не с кем поговорить". Поговорить она любила. Умела так подобрать, так сплести слова, что собеседник только диву давался да растерянно улыбался. Не меняя позы, почти не открывая рта и не шевеля губами, не поворачивая головы в остроконечной прическе, с величием королевы, она вещала, спрашивала или молчала. Но рядом никого. Только я слушал ее, и то вполуха. "Поговори со мной, сынок", -- просила она. Я -- мальчуган, она -- королева. О чем нам говорить? Сердитый палец стучит по столу все чаще. И дом погружается в уныние. Я хочу сказать, что весь мой талант таился в ней, в моей матери, и все, кроме ее ума, передалось мне. Вот она подходит к моей двери (в доме Явичей, со двора). Стучится и спрашивает: "Сынок, ты дома? Что делаешь? Белла заходила? Ты не голоден?" "Посмотри, мама, как тебе нравится?" Один Господь знает, какими глазами она смотрит на мою картину! Я жду приговора. И наконец она медленно произносит: "Да, сынок, я вижу, у тебя есть талант. Но послушай меня, деточка. Может, все-таки лучше тебе стать торговым агентом. Мне жаль тебя. С твоими-то плечами. И откуда на нас такая напасть?" " Марк Шагал "Моя жизнь" " Русская газета пахнет могилой и старческой мочой. Все убого и жалко - старомодно, от объявлений до статей и стихов. Даже рецепт тети Моти - что бы вы думали? Ну конечно, "Постный перловый суп". Что может быть гаже и беднее! Не гусь, не утка, не просто здоровый кусок мяса, а постный перловый суп. Вот какие мы убогонькие, серенькие, замученные жизнью. Некая К. Мондрианова просит М. Полштоф сообщить ей свой адрес. На хуя, хочется мне спросить, на хуя, чтобы вместе тоск