Ральф Грачевский

Я боюсь выходить из дома. По городу бродят странные коты. Они улыбаются и украдкой шепчут, что бывали со мной в Стране чудес. Никого из них я не знаю. А теперь я хочу сойти. Я люблю боль и жгучий свет, и хотеть от людей того, что они не хотят мне давать. У каждого в жизни есть свой фонарь. Вот этот мой. Я перемалываю старые дельвудовые деревья в масло, чтобы фонарь всегда горел. Это смысл моей жизни, моя ноша. Я думал, ты луна, а я твоя росомаха. Но ты Трикстер, да? А я просто болван. Есть ли такая волшебная дверь, чтобы кто-то прошел сквозь нее и спас тебя? И кто это будет, не знаешь? Я знаю. Никто. Никто тебя не спасет. Спокойно растешь себе, читаешь о пиратах, ковбоях и пришельцах и только уже начинаешь думать, что в мире полно всякого разного удивительного, как вдруг — бац! Тебе говорят, что на самом деле здесь убивают китов и вырубают леса, а ядерные отходы еще миллионы лет никуда не денутся. Ради такого и расти не стоит, я так считаю. Ваша жизнь напоминает мне шоу, на которое никто не пришел. Но, скажем прямо, вы и не пытались продать билеты. - Ты что, бросишься спасать человека, если не умеешь плавать? - Брошусь… Я палку протяну, ветку нагну, веревку брошу. Всегда можно чем-нибудь помочь, всегда. Я пошел через площадь — вернее, не пошел, а повлекся. Два или три раза я останавливался — и застывал на месте, чтобы унять в себе дурноту. Ведь в человеке не одна только физическая сторона; в нем и духовная сторона есть, и есть — больше того — есть сторона мистическая, сверхдуховная сторона. Так вот, я каждую минуту ждал, что меня посреди площади начнет тошнить со всех трех сторон. Ничего не знаю, ничего не слышу, ничего не вижу, это не моя планета, я сюда не просился, не хочу ввязываться, просто вытащите меня отсюда и отвезите куда-нибудь в бар, к людям, которые мне свои! Раз пришлось родиться, дайте насладиться, Дайте надышаться, дайте людям шансы Реализоваться, в этот мир ворваться, В этот мир влюбиться, в этот мир врубиться, Разочароваться. Вы не найдете там друг друга специально для того, чтобы закончить разговор, начатый при жизни; потому что жизнь будет вся - как дневник за девятый класс: предметы, родительские подписи, домашние задания, рисуночки на полях, четвертные оценки - довольно мило, но вовсе не так смертельно важно, как казалось в девятом классе. Вот смотрите. Перед вами что? Улика. Ползет улика. Рядом с уликой вторая улика. Так, смотрите: оп! Одну убили. Что произошло? Убийство! Мотива - ноль, убийца - я. Как вам? Это была наша старая клятва. Когда она произносилась, никто из нас не смел не только лгать, но и умолчать о чем-нибудь. Было время, когда мы мучились чрезмерной честностью, наивно считая, что это нас спасет. Говорили мне мои отец и мать: фарта не будет, сынок. А я на это отвечал - не вопрос, ок, но где-то за пределами сознания я знал, что я не просто так, не механизм, а такт, а сам есть механизм отсчета времени, не исключительность совсем конструкции но все же индивидуальность. - Откуда ты взялся такой, Крешимир? - Я спустился с высоких гор. - Это я знаю. Ну зачем ты спустился отуда, Крешимир? Ну зачем ты это сделал? Вам дозволено чувствовать себя запутавшейся и вывернутой наизнанку. Эта… Экзистенциальная тошнота, что вы испытываете, она лишь доказывает, что вы истинно человечны. Мы не должны ударить в грязь лицом, и плевать, что мы в ней по горло! Тургор, предельное натяжение, превратит человека в натянутый лук. Возможно ли добиться запредельного натяжения, чтобы отправить стрелу за пределы границ, предначертанных луку? Возможно ли, чтобы лук, даже лопнув от страшного выстрела, ценой своего разрушения отправил стрелу за пределы земного круга — чтобы она совершила прорыв и не упала обратно на землю? Ответ на этот вопрос — нет. Скорее всего, невозможно.