Дмитрий Терешин

Альбер Камю 1913–1960 гг. Ад — особая милость, которой удостаиваются те, кто упорно ее домогались. Без отчаяния к жизни нет и любви к жизни. Боги наградили человека великими, блистательными добродетелями, позволяющими ему достичь всего, чего он пожелает. Но одновременно они наградили его и добродетелью более горькой, внушающей ему презрение ко всему, чего он достиг. Болезнь — это крест, но, может, и опора. Идеально было бы взять у нее силу и отвергнуть слабости. Пусть она станет убежищем, которое придает силу в нужный момент. А если платить нужно страданиями и отречением — заплатим. Быть может, к скульптуре меня влечет любовь к камню. Скульптура возвращает человеческому облику весомость и равнодушие, без которых я не мыслю величия. Быть язычником для себя, христианином для других — к этому инстинктивно склоняется всякий человек. В жизни должна быть любовь — одна великая любовь за всю жизнь, это оправдывает беспричинные приступы отчаяния, которым мы подвержены. В жизни каждая минута таит в себе чудо и вечную юность. В какой-то момент перестаешь испытывать любовное волнение. Остается только трагизм. Жить ради кого-то или чего-то становится уже бессмысленно. Смысл обретает только мысль о том, чтобы можно было за что-то умереть. В определенном возрасте столкновения между людьми начинают осложняться борьбой со временем. И это уже безнадежно. В отличие от нас женщины, по крайней мере, не обязаны стремиться к величию. У мужчин даже вера, даже смирение призваны доказывать величие. Это так утомительно. В смерти игра и героизм обретают свой подлинный смысл. Великий вопрос жизни — как жить среди людей. Вечное искушение, против которого я непрестанно веду изнурительную борьбу, — цинизм. Взбунтовавшийся атеизм ставит историю на место Бога и заменяет бунт абсолютным повиновением. Долг и добродетель для него суть не что иное, как полное подчинение и полное принесение себя в жертву святыне ненасытного становления. Воля — то же одиночество. Вопрос о смысле жизни я считаю самым неотложным из всех вопросов. Время идет медленно, когда за ним следишь. Оно чувствует слежку. Но оно пользуется нашей рассеянностью. Возможно даже, что существует два времени: то, за которым мы следим, и то, которое нас преобразует. Всякая жизнь, посвященная погоне за деньгами, — это смерть. Воскрешение — в бескорыстии. Всякая философия — самооправдание. Оригинальной была бы только философия, оправдывающая другого человека. Высшая добродетель заключается в том, чтобы задушить свои страсти. Добродетель более глубокая заключается в том, чтобы привести их в равновесие. Гениальность может оказаться лишь мимолетным шансом. Только работа и воля могут дать ей жизнь и обратить ее в славу. Гений, в высшем своем воплощении, творит ради того, чтобы в глазах людей и в своих собственных обрел достоинство последний из горемык на самой мрачной каторге. Главная способность человека — способность к забвению. Но справедливости ради следует заметить, что он забывает даже то добро, которое сам сотворил. Главное, что должен уметь писатель, — претворять те чувства, которые он испытывает, в те, которые он хочет внушить. Поначалу ему это удается случайно. Но затем на место случая должен прийти талант. Значит, у истоков гения стоит случайность. Годы юности тянутся так медленно потому, что они полны событий, годы старости бегут так стремительно оттого, что заранее предопределены. Греки учитывали существование божества. Но не все исчерпывалось божеством. Грубое физическое желание вспыхивает мгновенно. Но желание вкупе с нежностью требует времени. Приходится пройти через всю страну любви, чтобы загореться желанием. Не потому ли вначале так нехотя вожделеешь ту, которую любишь? Гуманизм пока еще не наскучил мне: он мне даже нравится. Но он мне тесен.