Анна Григорьева

Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стёкла, потушила все лампы? Да её вовсе и не существует. Что вы подразумеваете под этим словом? Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. – И как вам угодно именоваться? – Полиграф Полиграфович. – Ну, ладно, не валяйте дурака. Я с вами серьезно разговариваю. – Что-то не пойму я... Мне по матушке нельзя, плевать нельзя... Только и слышу: дурак, дурак. Видно, только профессорам разрешается ругаться в рэсэфэсээре. – Извините, мне ваше имя показалось странным. Где вы только откопали такое?! – Домком посоветовал. По календарю искали. А ну, дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку! Бить будете, папаша?! Чисто, как в трамвае... Примус! Признание Америки! Пивная, еще парочку! Москвошвея, Москвошвея! Я тебе покажу, твою мать! Ооо!.. Итить-тыть, профессор! Заходи, выпей с нами! Где же я буду харчеваться? Мы к вам, профессор, и вот по какому делу… — Позвольте, а что вы будете делать с трупами кошек? — На польты пойдут! Белок из них делать будут на рабочий кредит. Профессор, у него отвалился хвост! — Папа — судебный следователь… — Дак это же дурная наследственность! Если вы заботитесь о своём пищеварении, мой добрый совет — не говорите за обедом о большевизме и о медицине. И — боже вас сохрани — не читайте до обеда советских газет. — Гм… Да ведь других нет. — Вот никаких и не читайте. Отдам.. отдам.. половину... потом... — Она колючая, холодная, злая. Она очки с простыми стеклами носит. — Товарищ Колчин из двух величин выбирает одну? А почему бы вам не помочь ему? — А товарищ Колчин все делает сам: сам ошибается, сам исправляет свои ошибки. Бабуля! Закурить есть?