Викусик Thebest

Живёшь дурак-дураком , но иногда в голову лезут превосходные мысли Когда всё тайное станет явным - понимаете? - всё! - то-то мы сядем в калошу! Мы обезопасили себя тем, что поняли свою обреченность. (и я подумал, что зайцы в самом деле непропорционально длинны) Из орудий к созвездиям ближе всего к созвездиям ближе всего трезубец Хорошо когда опаздываешь, немного замедлить шаг. Мы сплавляем своё дерьмо в гигиеничные унитазы и думаем, что спасены А вы идиоты. Идиоты и хамы, и место ваше на дне истории. Вам на коленях надо слушать, что я говорю. Вам надо в хлев, в стойло, и потому вы загаживаете все, чтобы хлев был там, где вы. Но организм выводит из себя отходы, и общественный организм тоже выведет из себя отходы. Куча этих отходов и есть вы, и потому все ваши мысли бродят вокруг дерьма… «Если я – часть твоей Судьбы, когда-нибудь ты вернёшься ко мне». «Если то, что ты нашёл, сделано из добротного материала, никакая порча его не коснётся. И ты сможешь возвращаться. Если же это была мгновенная вспышка, подобная рождению звезды, то по возвращении ты не найдёшь ничего. Зато ты видел ослепительный свет. Значит, всё равно пережить такое стоило». «Предательство – это удар, которого не ждёшь. Если будешь знать своё сердце, ему тебя предать не удастся. Ибо ты узнаешь все его мечтания, все желания и сумеешь справиться с ним. А убежать от своего сердца никому ещё не удавалось. Так что лучше уж слушать его. И тогда не будет неожиданного удара». " Когда любишь, всё ещё больше обретает смысл " " Каждый день годится для того, чтобы быть прожитым или стать последним "Старый слуга Валериана плавил свинец в железном ковше, стоя перед огнем на коленях, и лил пули - дело, которое прерывал он частыми молитвами и крестами. У стола какой-то артиллерийский офицер обрезывал, гладил и примерял пули к пистолетам. В это время дверь осторожно растворилась, и третье лицо, кавалерист-гвардеец, вошел и прервал на минуту их занятия. - Bonjour, capitaine (Здравствуйте, капитан!), - сказал артиллерист входящему, - все ли у вас готово? - Я привез с собой две пары: одна Кухенрейтера, другая Лепажа: мы вместе осмотрим их. - Это наш долг, ротмистр. Пригоняли ли вы пули? - Пули деланы в Париже и, верно, с особенною точностию. - О, не надейтесь на это, ротмистр. Мне уже случилось однажды попасть впросак от подобной доверчивости. Вторые пули - я и теперь краснею от воспоминания - не дошли до полствола, и, как мы ни бились догнать их до места, - все напрасно. Противники принуждены были стреляться седельными пистолетами - величиной едва не с горный единорог, и хорошо, что один попал другому прямо в лоб, где всякая пуля, и менее горошинки и более вишни, -производит одинаковое действие. Но посудите, какому нареканию подверглись бы мы, если б эта картечь разбила вдребезги руку или ногу? - Классическая истина! - отвечал кавалерист, улыбаясь. - У вас полированный порох? - И самый мелкозернистый. - Тем хуже: оставьте его дома. Во-первых, для единообразия мы возьмем обыкновенного винтовочного пороха; во-вторых, полированный не всегда быстро вспыхивает, а бывает, что искра и вовсе скользит по нем. - Как мы сделаемся со шнеллерами? - Да, да! эти проклятые шнеллеры вечно сбивают мой ум с прицела, и не одного доброго человека уложили в долгий ящик. Бедняга Л***ой погиб от шнеллера в глазах моих: у него пистолет выстрелил в землю, и соперник положил его, как рябчика, на барьер. Видел я, как и другой нехотя выстрелил на воздух, когда он мог достать дулом в грудь противника. Не позволить взводить шнеллеров - почти невозможно и всегда бесполезно, потому что неприметное, даже невольное движение пальца может взвести его - и тогда хладнокровный стрелок имеет все выгоды. Позволить же - долго ли потерять выстрел! Шельмы эти оружейники: они, кажется, воображают, что пистолеты выдуманы только для стрелецкого клоба! - Однако ж, не лучше ли запретить взвод шнеллеров? Можно предупредить господ, как обращаться с